Глава 4.
Этот человек не был плохим.
Я говорю сейчас про Саске, не про отчима.
Он, действительно, приходил сюда, как и обещал. Но был здесь не потому, что хотел отомстить, а лишь из-за желания остаться наедине с самим собой. Что-то в нем терзало душу. Этот человек, не переживший того, что испытала я, был ничуть не счастливее. Я привыкла считать, что мир мне должен отплатить смертью за то, что произошло, но теперь поняла: это не так.
Я не одна.
Чужая боль нередко бывала в этой комнате, но ни одна не трогала душу так, как его. Понимаете, когда человек по-настоящему огорчен и растоптан, он не будет болтать о своем горе. Это будет тайна, скрытая за тайной. Именно так, а не иначе.
Благодаря этому наши отношения были немного другими, чем у меня со всеми остальными.
Когда я начинала забывать про его присутствие, читала вслух книги, принесенные мне. Иногда я размышляла вслух, но Саске не был слушателем, лишь странной декорацией, невидимой подругой. Ни один из нас не говорил о своем прошлом. Точнее, Саске вообще ничего не произносил.
Мне же не хотелось вспоминать.
В моих монологах были рассуждения о жизни, были процитированные стихи, были шутки, прочитанные еще в детстве, но тема детства всегда оставалась за бортом.
-Твой голос подобен сладкой музыке, - как-то сказал мне Саске. Это была его первая фраза за все наше времяпрепровождение здесь. Я вздрогнула, когда услышала этот голос, наполненный холодным гипнозом.
-Прости? – переспросила я, будто бы не расслышала. Он повторять не стал, но и замолчать не сумел.
-Наверное, когда при рождении обделяют чем-то одним, то дают другое. Хоть ты и страшная, но у тебя прекрасный голос. Ты не пробовала петь?
-I’m looking at you through the glass
Don’t know how much time has passed
Oh God it feels like forever
But no one ever tells you that forever
Feels like I’m sitting all alone inside your head
How do you feel, that is the question
But I forget, you don’t expect…
-Прекрати, - оборвал вдруг парень. – Замолчи.
Я прекратила петь, и сразу же исчезло ощущение колокольчиков, которое раньше было в комнате. Стены еще недолго отражали звуки, заставляя мое сердце трепетать от собственного голоса, но потом и они прекратились. В ушах зазвенело, я закрыла их ладошками и низко наклонилась.
Появилось ощущение, будто меня трясет из стороны в сторону.
В соседней комнате хлопнула дверь, и через секунду парень оказался рядом со мной, схватил за руки и начал раскачивать, будто это могло меня оживить, но я уже была без сознания. Лежа на его руках, я чувствовала сладкий привкус крови во рту.
-Сестра Сакура! Сестра! Сакура! – закричал он.
Но я не слышала его. В голове играла музыка, только что спетая. Я не слышала раньше в себе той силы, что узнала благодаря песне. Собственные слова, наполненные безэмоциональным чувством, заставили вдруг сердце биться быстрее.
-Сестра! – отдалось эхом в моей голове, после чего моим следующим воспоминанием стала собственная комната, темная, как ночью.
-Кто здесь? – прохрипела я.
Мне не ответили. Я была одна. Поправив подушку, я приняла вертикальное положение и попыталась сообразить, что делать дальше. Вставать было рано, а спать больше не хотелось. Тихонько открыв дверцу шкафа, я нашла спички и зажгла свечу. Комната озарилась причудливым светом, отбрасываемым от огонька. Теперь мое жилище напоминало магическую камеру хранения.
Убирая спички, заметила белые листы. Достав их, осознала важную вещь. Я не боялась держать в руках бумагу. Исчез куда-то неосознанный страх к писательству. Что произошло за это время?..
Нашарив рукой карандаш, я прислонилась к стене и села. Стержень заскользил по бумаге, выводя образы, так долго витавшие у меня в голове, но не попавшие до этого на материал. Лишь через секунду я узнала в лице человека черты Саске. Тот же надменный взгляд, полуоткрытый рот в немом возгласе, боль внутри. Я хмыкнула, скомкала листок и выбросила его, будто бы то был мусор. Я только что лишилась не наброска, а частички своей испорченной души, подумалось мне. Но отгонять мысли я умела.
-When something like soul
Becomes initialized
And folded up like paper dolls and little notes
You can’t expect a bit of hope
So while you are outside looking in describing what you see
Remember…
Что же там дальше? Какие слова? Я запуталась в песне. Пару раз повторила слово «Remember», но дальше рифма не шла. Эту мелодию нам давали на уроках английского в школе при монастыре вместо лекций. Она отложилась у меня в памяти, но перевод – нет. Все пропетые слова хранились во мне как нетронутая информация, их смысл был мне непонятен, но что-то мешало забыть эти строки.
На следующий день Саске пропал.
Он не пришел и на после следующий.
Я начинала волноваться, но не сильно. Сейчас, оглядываясь в прошлое, понимаю, что уже тогда была чуточку в него влюблена. Не осознавала этого, так как моя душа была слишком изнеженной для этого мира и … избитой. Я не чувствовала себя материальной, не испытывала ранее никаких эмоций. Понять, что вот она, любовь, было просто невозможно.
Поэтому я ощущала внутри себя боль, но не понимала причин.
Я перестала увлеченно читать книги прошлых веков, они показались мне нудными. Сестру Сакуру больше не привлекали дальние пейзажи и рассказы про другие страны. Ей не хотелось ходить вдоль оград и слушать про измены других. Слезливые истории показались ей чем-то из другого мира. Так бы сказали про меня.
И это было на самом деле.
Помните, я просила не искать смысла в моих поступках. Если вы продолжаете надеяться, что рано или поздно я скажу нечто глубокомысленное о жизни, то впустую тратите свое время.
В общем, судьба подарила мне мимолетную влюбленность, про которую мне бы стоило забыть. Если бы только он не вернулся.
Как сейчас помню, был дождливый день. Весь день тучи собирались в одну стайку на небе, чтобы позже осыпать землю мелкими крупинками воды. Солнце, зная об их цели, скрылось. С двенадцати дня оно не бросило ни единого теплого лучика.
В монастыре было очень тихо. Единственным живым существом была я. Неспешно передвигаясь по комнате для молитв, я пыталась скоротать время до сна. Изредка наклонялась, садилась на колени и молилась. Посреди одного из моих обращений к Богу за окном блеснула молния и послышался раскат грома. Я вздрогнула от неожиданности.
Сжав руку в кулак, попыталась успокоиться. Но гроза не собиралась утихать. Она, казалось, принялась играть со мной в кошки-мышки. Я на злость ей закрыла глаза и быстро-быстро нашептала молитву.
Дверь в монастырь хлопнула. Я обернулась и встала. На меня смотрели знакомые темные глаза. Чуть-чуть с издевкой, будто бы не верящие в силу обращений к Богу. Он был похож в тот момент на заблудившегося бездомного щенка. Челка свисала сосулькой вдоль лица, улыбка не казалась оскалом, рубашка прилипла к торсу. Он снял пиджак и повесил сушиться на ближайшую скамью.
-Я сейчас принесу полотенце, - сказала я и ушла. Не знаю, что он делал в мое отсутствие, но, возвратившись, я увидела Саске стоящим перед алтарем, молившимся о чем-то Всевышнему. Я тихонечко села позади него, наблюдая за действиями парня.
Когда тот закончил, то сразу же резко повернулся ко мне лицом и попросил больше не приближаться так незаметно.
-Хорошо, хорошо, - согласилась я и протянула сухое полотенце.
-Можешь… помочь мне? – попросил он без просьбы в голосе, словно отдавая приказ. Мне хотелось бы услышать фразу нежнее, но и такой было достаточно, чтобы я встала и наклонилась над ним, аккуратно кладя полотенце Саске на голову. Прижимая полотенце к его коже, сквозь ткань я массировала голову, как любящая мать делает это своему ребенку. Он расслабился, забылся в полусне. Я продолжала ухаживать за ним, пока не почувствовала, что его волосы полностью высохли.
-Зачем ты пришел? – вырвала из объятий дремы я его.
-Трудно объяснить. Я устал. Хотел забыться.
-Правда? Разве семья не может тебе помочь?
-Мои родители и брат погибли уже довольно давно.
-Понятно, - я сложила полотенце и присела, готовясь слушать. – Расскажи. Будет легче.
-Не хочу. Не сейчас.
-Хорошо. Я не буду тебя просить об этом еще раз. – Я отложила полотенце в сторону и поправила пиджак Саске. – Я могу погладить его, когда он высохнет. Ты не против?
-Я и сам могу это сделать, не утруждай себя.
-Ладно. А твоя девушка не может помочь тебе в твоих неприятностях?
-У меня нет никого. Я один.
-Наверное, это потому, что ты такой, какой есть. Никогда не открываешься миру, верно же?
-С чего ты взяла?
-Сюда приходят, чтобы говорить, чтобы сохранить все в тайне, но одновременно выговориться. Нет никакого шанса, что кто-то когда-нибудь узнает про твой секрет. Но вместо этого ты сидишь молча, будто бы и в этот момент можешь раскрыть то, какой ты есть. Тяжело быть подобным человеком, верно же?
-Сама не лучше. Ты прячешься в монастыре от внешнего мира, разве не так? Не осуждай других, да не судим будешь.
-Не будем ссориться, я не желаю тебе зла.
-Ты ведь женщина, верно? – вдруг спросил Саске.
-Да, конечно.
-Можешь сказать, почему вы изменяете?..
-Не спрашивай у меня. Мои отношения с парнями закончились, когда мне стукнуло пятнадцать. Я ни с кем не встречалась, и тем более мне никто не изменял.
-Не из-за того ли, что чувствует себя недостаточно любимыми?
-Если тебе так хочется узнать, то спроси у другого человека.
-Я хотел бы услышать ответ от тебя.
-Прости. Мне пора.
Я тогда развернулась и ушла, больше не обернувшись. Взаимоотношения с людьми у меня не ладились, я вряд ли знала, что такое дружба, а про любовь не слышала вообще. Глубокие мысли по поводу всех тонкостей отношений никогда не посещали меня даже мимоходом. Люди, с которыми бы у меня могла возникнуть особая связь, похоже, обходили меня стороной, не желая связываться.
Я жила в полном одиночестве. Не могла помочь. Не могла подсказать. Рисуя у себя в келье, задумалась над вопросом, заданным Саске, но не пришла ни к чему. Поэтому сестра Юнико была моим маленьким спасением от тягостных дум. Смотря, как она прибирает кровать, я решилась задать вопрос:
-Почему девушки изменяют?
Сестра вздрогнула, а потом резко обернулась.
-Мне сказали, что от недостатка любви.
-От недостатка воспитания, моя дорогая. От вседозволенности. Разве есть другой ответ на этот вопрос? Если бы не было понятия «измена», то и самой бы измены не было. Кто-то ее однажды придумал, и она вошла в моду, а теперь это червь, отравляющий нас. Вся наша жизнь – это устои, это действия, это новшества, это предрассудки, это понятия.
-Но ведь иногда люди не изменяют. Даже если раньше могли бы на это решиться.
-Кто тебя надоумил размышлять на этот счет? Как сказал один человек, Мужчины изменяют, потому что не чувствуют себя нужными, женщины – потому что не чувствуют себя любимыми. Запомни. Это – бред. Сколько бы любви ни давал мужчина, женщина уйдет, если не любит сама. Сколько бы женщина ни нуждалась в помощи или заботе, мужчина уйдет, если найдет кого-то лучше. Не стоит искать высокого смысла в изменах. Если он там и есть, то явно не задумывался Богом. А все, что не задумывалось Богом, должно быть уничтожено, либо же забыто. В любом случае, выкинь из головы.
-Хорошо, хорошо.
-А что ты рисуешь? – Сестра Юнико попыталась подсмотреть, но я, вопреки здравому смыслу, закрыла альбом и выжидательно посмотрела на нее. Тогда я впервые поняла, что эти листы бумаги для меня важнее, чем внешний мир. Эти маленькие наброски человека, приходившего ко мне, не теряют своего значения на фоне всех моих связей с внешним миром. Они куда важнее, они могут помочь мне забыть прошлое.
Они будут жить столько, сколько буду существовать я.
Пока что они были для меня лишь дорогими сердцу зарисовками, а не портретами любимого. Они обрели для меня особый смысл, но изображенный на них так и остался далеким человеком из другого мира.
Но…
Глава 5.
-Я надеялся, что все же они изменяют из-за нелюбви к ним. Мне было бы так легче. Тогда бы я понял, почему со мной долго не встречаются, несмотря на все богатства семьи.
-Тебе изменяют?
-Нет. Она меня просто бросила.
-Она? – переспросила я.
-Да. Я не встречаюсь с теми, кого не люблю. Поэтому она была единственной.
-Почему ты считаешь себя виноватым?
-На моем фоне невозможно выглядеть нужной. Я не умею быть нежным, не умею сделать так, чтобы все взгляды были прикованы к моей спутнице, но не ко мне.
-Разве это проблема?
Я хотела бы в тот момент сказать ему:
-Знаешь, моя мечта – быть никем не замеченной. Тогда ты – идеальная партия. Чтобы никто не видел меня. Я была, но при этом была никем. Словно невидимка. Жила бы, узнавала бы, но не знакомилась бы, не беседовала бы. Чтобы мое существование стало полным, прекрасным, но вместе с тем незначительным. Я бы могла появляться в обществе, чтобы видеть, как ты в центре внимания, а самой… Самой стоять в стороне и наблюдать. Впервые у меня появилось желание узнать мир лучше. Познавать новое, чтобы хоть как-то развиваться. И все благодаря тебе.

Но вместо этого мне пришлось сказать:
-Разве это проблема? Тебе просто нужно найти ту, что сможет привлечь к себе достаточного внимания. Именно такая тебе подойдет.
-Расскажи мне подробнее про парня, из-за которого ты пошла в монастырь.
-Почему ты спрашиваешь?
-Мне интересно. Иногда, общаясь с тобой, я готов забыть, что ты, наверное, не красавица. Для меня ты чудесный человек. Тот, который много знает, но не показывает себя с этой стороны. Предпочитаешь быть тихой, а внутри тебя сидит демон. Готовый в любую секунду показать всем, что лучше не обижать ангела. – И тогда он впервые улыбнулся. По-доброму, будто вспомнив приятное воспоминание. Все его лицо мгновенно преобразилось. Даже глаза стали не холодными черными, а теплыми с оттенком бежевого.
-Хорошо. – Согласилась я. – Он был старше меня на двадцать лет. Я буду называть его Генри. Не потому что это настоящее имя, просто в моем романе я именно так назвала главного героя.
Вот эта фраза. Ее я не отважилась бы сказать никому, кроме него. В нем скопилась вся боль. Упоминание о моем творчестве, отсылка к «отчиму Генри» и, наконец, совсем детское слово «роман», носящее в себе значение любви. Любви плоти.
-Этот Генри, он был красив. Для своего возраста. Моложе моей матери на пару лет. Высокий, сильный. Он обладал хорошим чувством юмора, воспитать достойного наследника для него было высшей задачей существования. Но Генри не мог понять, что для хорошего сына нужен прекрасный отец. Он не понимал своего несовершенства, своего отравления правильностью.
Впервые я обвинила отчима, а не себя, в случившемся. Впервые за долгие года моего заточения я пришла к выводу, что вовсе не моя проза, а его испорченность помогла случиться изнасилованию.
-Неудивительно, что он тебе отказал.
Вот она, его фраза, которая отбила у меня желание открываться ему дальше, словом за словом заставлять Саске понять бедную сестру-монахиню. Он до сих пор верил, что смог узнать что-то про меня еще до рассказа. Думал, что я, действительно, ушла в монастырь из-за парня.
-Что ты имеешь ввиду?
-Он был старше на двадцать лет. Почему ты влюбилась именно в него?
-Я никогда не любила.
Я так боялась произнести это, но переборола себя. Чистая правда, которая звучала как ложь. Тогда я не могла бы сказать, любила ли когда-то свою мать или брата. Прошлое выглядело настолько устрашающим, что я не решалась заглядывать в него, анализировать свои эмоции раньше или после. Существовало лишь ужасное сейчас, которым я жила, которое хотела прекратить быстрее.
-Прости. Не хотел напоминать тебе ни о чем плохом.
-Ничего страшного, - я встала. – У тебя еще есть дела, да?
-Нет. Я пришел увидеть тебя.
-Зачем? – бездушно спросила я. – Неужели в твоем ближайшем окружении нет кого-то, кто понимал бы твои проблемы лучше?
-Если бы такой человек был, я не стал бы приходить сюда. Весь твой мир кажется невероятным, словно кошмар, преследующий меня. И единственное, что заставляет возвращаться сюда вновь и вновь, это желание понять для себя, каким должно быть мое будущее.
Будь я чуть смелее, будь мое прошлое чуть беззаботнее, будь моя жизнь чуть ярче, я бы кинулась к нему и обняла, готовясь слушать его сердце. в мгновение он мне показался маленьким мальчиком, нуждающимся в любви. Я посмотрела на него другими глазами, взглядом, жаждущим узнать больше, при этом не затрагивать больную часть души.
В тот раз был наш первый телесный контакт, который я помню. Не через полотенце, не насильно вызванное. Просто прикосновение моей руки к его, заранее не продуманное, но и не случайное.
Я держала его руку в своих ладонях. А Саске никак не реагировал. Для него мое усилие, приложенное к этому значимому для меня жесту, казалось мизерным, совершенно пустяковым. Но это было неважно.
Меня трясло от осознания собственного поступка. Но при этом совершенно не волновало то, что я касаюсь рукой парня. Того человека, который использовал меня уже тем фактом, что родился не девушкой.
-Твоя жизнь кажется мне ужасной. Что было раньше, если ты считаешь монастырь своим лучшим выбором, не собираешься уходить отсюда? Это место навевает на меня… скуку.
-Неправда. Оно пугает тебя, верно? Как безбожник, который предстает на смертном одре перед Богом, ты так же пытаешься скинуть всю свою веру на недостаток кислорода в мозгу. Все неизведанное пугает тебя. Наверное, у тебя вошло в привычку считать себя вершиной власти, мириться же с подчинением равносильно унижению. Но это не так. Если ты всегда поступал по совести, ты равен со Всевышним.
-Разве верующим не полагается проповедать поклонение Богу? – усмехнулся парень, но отнюдь не с издевкой.
-У каждого своя вера. Ты тоже можешь выбирать ее на свое усмотрение. Я лишь подсказываю, что выбрала бы на твоем месте.
-А если я вдруг попаду в ад, ты разделишь его со мной?
-Почему ты должен попасть в ад? – я пытливо всмотрелась в парня, отпуская его руку. Он, наверное, расценил этот жест как отказ. И грубовато ответил:
-Я совершил много поступков не по совести. Я высокомерен и лицемерен. Разве есть такому место в райской столице? – Он встал и потянулся руками в потолок, разминая мышцы.
Я засмеялась. Наверное, мой смех был похож на скрип дверей, долго не открывавшихся. Я, действительно, почти забыла, каково быть развеселенной. Я встала позади Саске и с улыбкой произнесла:
- Если тебя примут хотя бы на первый круг ада, я буду очень удивлена. Но обещаю идти с тобой. Потому что сестра Сакура всего-навсего маленькая лгунишка, словам которой верить нельзя.
- Мне иногда кажется, что в прошлой жизни, где я был не таким, мы были женаты. Ты слишком хорошо понимаешь, что я хочу сказать.
-В прошлой жизни? Быть может. Тогда, когда я еще не боялась мужчин. – Кивнула я, соглашаясь. – Хотя и это – на вряд ли. Скорее, ты был мне хорошим другом.
Спина Саске вдруг напряглась, я это отчетливо помню. Все остальное для меня как в тумане. Его следующая фраза заставила меня почувствовать недомогание. Голова закружилась, я схватилась за скамейку, стараясь не упасть. На грани обморочного состояния, я еще раз прокрутила в голове его вопросы:
-Боишься? Значит, это не просто неуверенность в себе? Он что-то сделал тебе, из-за чего ты не доверяешь людям?
Надо же. Когда я готовилась рассказать ему правду, и то не была такой чувствительной, не думала о последствиях, и зря. Теперь, увидев волнение в его глазах, я вдруг подумала: «Что будет, если он узнает? Мои шансы встретиться с ним после этого равны примерно одному проценту. Я ушла, чтобы не видеть косых взглядов, избавиться от ярлыка изнасилованной. Что я делаю, черт побери? Все мои годы были заполнены муками, болью, но я так и осталась наивной дурой, готовой поверить в чужие слова. Никто не может мириться. Если даже он не оставит меня из-за того случая, исчезну я. Мне не под силу будет выносить тот взгляд, которым будет он смотреть. Я обречена. Обречена на страдание и боль».
-Я… не хочу вспоминать ни о чем. Прости. – Прошелестели мои слова.
-Когда мне было восемнадцать, мой брат скончался от болезни. Он не кричал ночами, не потел, его температура не была за сорок, просто однажды Итачи не стало. Я помню, что в тот день было предчувствие, будто что-то должно было случиться. Я сидел и ничего не делал, просто ждал, но чего – не знал. У меня не было сил подняться, да и мысли об этом не возникало. Минуты сменялись часами до тех пор, пока мне не сообщили о смерти брата. Тогда я встал и пошел на могилу матери, чтобы в последний раз заявить, что мне ничего не нужно, я просто хочу оказаться перед ними, поблагодарить их за мое воспитание, но для этого надо умереть.
-Что тебя остановило от суицида?
-Это было не что, а кто. Девушка, которую я любил.
-Когда человек нам напоминает о чем-то плохом, мы спешим от него избавиться. Смотреть на него становиться невыносимо больно, разговаривать нет сил. Почему же ты тогда влюбился в нее?
-Не знаю… разве можно задавать такие вопросы? Чувства иррациональны.
-Ты прав,- я опустила взгляд. – Ты прав. Зачем ты рассказал мне это сейчас?
- В жизни бывают разные ситуации. Я хотел рвать и метать, унижать всех тех людей, что не любили Итачи при жизни, но меня спасли от этих низких поступков. Пусть не сразу и не от всех. Если ты хочешь поступить так, как нужно, выйди из своей клетки, иди в мир, который нуждается в тебе. Если твоя жизнь настолько плоха, используй ее для того, чтобы помочь другим.
-Этот совет можно дать и тебе, верно? Почему же я должна следовать ему, а ты – нет? Не считай, что я критикую тебя. Просто каждого из нас что-то удерживает от правильных поступков.
-Мне нужен толчок. Если ты пойдешь по этому пути, я тоже. Но… один не смогу.
-Прости. Я никогда не собираюсь выходить из монастыря.
Я спокойно ушла из комнаты, тихо прикрыв дверь и оставив Саске в задумчивости. Есть некоторые дороги, которые мы должны пройти в одиночестве, чтобы достичь результата. Доброта – одна из них.
Нет-нет, конечно, это мое субъективное мнение. Но, если вы хотите, принимайте его как свое собственное. Я лишь… перейду к следующей части рассказа.
Глава 6.
Эти рисунки хранятся у меня до сих пор. Я держу их в руках, когда мне больно. На них изображено то лицо, которое я так любила, сама не осознавая своих чувств. Если мне удавалось взяться за карандаш, то он выводил только этот контур, который должен был стать основной для портрета Саске.
Первое время у меня получались только хмурые эмоции, но потом, когда я впервые увидела его улыбку, придя в келью, неожиданно смогла нарисовать звук его смеха. Именно звук, потому что, смотря теперь на этот набросок, я слышу звон предсвадебных колоколов. Именно таким запомнился мне тот Саске, который приходил в монастырь. Тот Саске, которого я полюбила. Только стук ударяющегося о металл язычка ассоциировался у меня с ним. Так уж получилось.
В любом случае, у меня набралась папка с дорогими мне листками. Я никому ее не показывала, да и не собиралась. И сестры не знали, что я рисую. Умудренная опытом, я не оставляла рисунки на краю тумбы, а убирала их подальше, пряча в шкафу или под подушкой, если еще не приходило время менять постельное белье.
Лишь однажды Саске спросил, не художник ли я.
Помотав головой, с интересом спросила:
-Почему ты так решил?
Он аккуратно взял мою руку и повернул тыльной стороной вверх, указывая на серые пятна, оставленные грифелем карандаша. Я напряглась, но вовремя сообразила возразить:
-Писала пометки для сестры Юнико.
-Правда? – недоверчиво спросил Саске. – Когда моя мать рисовала, ей приходилось часто стирать ненужные штрихи пальцем, и только тогда ее руки были такими же запачканными.
Я освободила свою руку из ладони Саске. Даже несмотря на то, что Учиха был единственным в моей жизни, кому я доверяла, длительное тепло его кожи становилось для меня невыносимым. Мое сердце оттаивало теперь не только для него, но и для всего мира. И в этом был виноват только Учиха, этот холодный тип, который другим казался жестоким, а на самом деле просто нуждался в прощении, в отношениях.
Теперь, вспомнив этот случай, мне вдруг остро захотелось увидеть картины его матери. Понимаю, что поступила глупо и самонадеянно, но тогда я буквально зажглась это идеей. Я встала, оделась и пошла.
Выйдя из монастыря, первым делом купила карту города, нашла адрес корпорации Учих и направилась к ближайшему такси. Подробностей рассказывать у меня нет возможности, ведь это не история моих злоключений. Наконец оказавшись перед огромным зданием, я смутилась.
Вокруг было так много народу, к тому же, изрядное количество лиц оказались мужчинами, недоверчиво оглядывающимися на монахиню. Поняв, что слишком сильно выделяюсь, я не решилась в таком виде спрашивать о визите к Саске. Какая-то часть Сакуры, существующей до изнасилования, подсказывала, что я унижу Учиху, если кто-то узнает об его походах в монастырь.
Старая Сакура взяла верх над новой. Тяжело вздохнув и все еще отказываясь некоторой частью от принятого решения, я направилась в сторону ближайшего магазина одежды. Даже примеряя длинное платье, все еще сомневалась. Но, в конце концов, оказалась в здании, прося передать господину Учихе, что пришла сестра Сакура.
Девушка на ресепшене, мило улыбаясь, без тени иронии передала слово в слово мою речь. На том конце провода что-то ответили, после чего меня пригласили подняться наверх, в кабинет президента. Я поклонилась, благодаря.
За минуту до входа в комнату, где находился Саске, меня все еще не покинули сомнения. Но дверь распахнулась, несмотря на мои протесты и неуверенность.
Я вошла в полутьму, наслаждаясь тем, что меня невозможно разглядеть. Мое лицо, уже семь лет спрятанное под маской, наверное, выглядело не лучшим образом. Я выбирала длинное платье с накидкой, следуя моде, которая прошла давным-давно. К тому же, это был мой первый выход из-под завесы тайны перед кем-либо.
Темнота прекрасно прятала меня.
-Сестра Сакура? Ты что-то хотела? – спросил голос сзади. Я резко обернулась. Он сидел на диване, который я не заметила раньше. Как статуя, абсолютно спокойный. Сразу же проснулись воспоминания. Саске был именно таким, когда я впервые увидела его. Даже воображение нарисовало мне ту же кар
Саске был именно таким, когда я впервые увидела его. Даже воображение нарисовало мне ту же картинку: неживой предмет, обреченный вечно находиться в одной и той же позе.
-Ты говорил, что твоя мать рисовала. Я могу… посмотреть? Пожалуйста.
Он резко выпрямился, открывая глаза. Почувствовав его взгляд на себе, я отвернулась.
-Ты не в рясе? Ушла из монастыря?
Мне показалось, он был счастлив в тот момент. Но обманывать его, тешить секундной надеждой не казалось возможным.
-Нет. Конечно, нет. Я подумала, тебе будет стыдно, если кто-то увидит твою знакомую монахиню.
Он хмыкнул.
-Ты пришла, чтобы увидеть картину? Я прикажу водителю отвезти тебя. Прости, сам не могу. У меня совещание через десять минут. Если ты готова ждать час, то, как только закончится совет, я могу проводить тебя до галереи, где висят…
-Не стоит, - я прервала его. – В любом случае, сегодня я совершила достаточно глупостей. Отрывать тебя от работы мне не хотелось бы.
-Ладно. Спускайся вниз. Тебя уже ждет машина.
-Спасибо. Я не знаю, как благодарить тебя.
-Покажи мне свои картины, если твоя признательность настолько велика.
Я вздрогнула.
-Прости..?
-Меня часто обманывали в бизнесе, поэтому в жизни я могу отличить правду от лжи. Когда мы только познакомились, на твоем указательном пальце еще не было мозоли, но потом ты ее натерла карандашом, верно? Будь аккуратнее в следующий раз с вымыслом.
Я отмалчивалась. Саске хмыкнул.
-Я не заставляю тебя. Если не хочешь, не надо. Как только станешь доверять мне… Тогда, я думаю, ты сама пригласишь меня посмотреть на них.
-Я и так тебе доверяю.
-Не очень сильно, да? Но я терпелив. Сестра Сакура, ты первый человек, ставший мне дорогим, за последние пять лет. Пожалуйста, просто скажи в следующий раз всю правду. Все, что накопилось у тебя, ты можешь высказать мне.
-Спасибо, Саске. – Я поклонилась. В тот момент это было не просто формальная благодарность, а слово, вызванное чувством признательности. Мое сердце хотело сказать гораздо больше, но не смогло найти иных способов донести все мои эмоции. Лишь сдержанное и краткое «спасибо».

Выйдя из кабинета Саске, я обрела высокую позицию в глазах его подчиненных. Теперь я была не просто посетительницей, а, наверное, девушкой, любовницей, невестой, супругой, кем угодно, кто может заставить лед пылать огнем.
-Сюда, пожалуйста, - говорили они мне все. Я не удивлялась. Лишь сестра Сакура могла подобраться близко к Учихе.
Меня отвезли в галерею, где были картины миссис Учихи. Без слов и пререканий меня отвели в крайнюю комнату, закрытую для простых посетителей.
Когда включили свет, я не знала, куда смотреть.
Три стены были увешаны большими полотнами. Тихонько переходя от одного к другому, я пыталась запомнить каждую мелочь, каждый мазок, каждый штрих. Когда чувствовала единение с картиной, дотрагивалась до стекла, за которым был спрятан пейзаж. Проводя рукой по цветам, изображенным на бумаге, я чувствовала, как внутри меня что-то рвется, метается, выбирается наружу. Это было незабываемо. Каждый раз в настоящем, когда я смотрю на ее полотна, те же самые эмоции возвращаются, заставляя меня чувствовать себя маленькой бабочкой перед большим лесом.
Но есть то, что я хотела бы помнить в следующей жизни гораздо больше. В дальнем конце комнаты, в углу, весит рамка сравнительно небольших размеров. Около тридцати сантиметров в диаметре, но между тем включающая в себя тень человека. Именно тень, в ее переносном смысле.
На картине изображено окно, на фоне которого стоит маленький мальчик. Его фигура – полностью темная, с редким переходом от черного к темно-серому, но все равно кажется, что в этом силуэте собраны все оттенки тонов мира. А перед ним, за окном, находится мир. Бледно-голубой мир с его снегом, с его деревьями и людьми, спешащими в будущее. В тот момент, когда я опустила глаза на табличку с названием полотна, уже точно знала, как оно называется. «Отчуждение». По имени того состояния, в котором я находилась последние несколько лет.

Картина считалась менее ценной, поэтому стекло ее не охраняло. Я смогла спокойно коснуться краски, провести рукой по очертанию мальчика, недоверчиво всмотреться в далекие здания. Мне казалось, что паренек вот-вот выскочит из окна, готовый к новому миру. В тот момент я не ассоциировала себя с ним, но уже неосознанно решила вырваться из своей оболочки и идти дальше, как бы трудно ни было.
Жизни моя и миссис Учиха были связаны ниточкой, которую звали «Отчуждение». После они также будут прикованы друг к другу наручниками, к которым обращаются: «Саске-сама».
Глава 7.
Я не знаю, что именно тогда сказал водитель Саске. Но, со слов их обоих, составлю для себя маленькое воспоминание. Я не буду утверждать, что все так и было на самом деле, просто доношу до вас смысл. И ту идеальную ситуацию, в которую я верю.
-Учиха-сама, мы довезли вашу девушку до Комаэ. Она сказала, что дальше доберется сама.
-Хорошо.
-Учиха-сама, почему Вы нам не говорили о том, что у Вас есть девушка? – попытался подлизаться водитель. – И при том такая красивая?
-Хватит. – Устало сказал Саске. – Вам не обязательно говорить комплименты лишь потому, что она моя девушка.
-Я не вру Вам. Правда, у нее удивительные глаза.
Саске опустил веки и попытался вспомнить точный цвет радужной оболочки девушки. Хотя, он никогда и не забывал тот наполненный горечью взгляд темно-зеленых глаз. И тот оттенок, так идеально повторяющий цвет листов камелии. Только более глубокий и интересный, когда девушка счастлива, и менее светлый, когда она несчастна.
Да, у нее удивительные глаза. Но только по ним не судят о всей красоте.
-Она такая стройная, - продолжил льстить водитель.
Учиха промотал в голове еще раз сегодняшний день. Когда он дождался ее прихода, открыл глаза и всмотрелся в силуэт, но не увидел привычной бесформенной рясы. Тогда, конечно, он понял, что ошибался насчет ее фигуры. Многолетний режим питания, долгие прогулки сделали свое дело. Гибкая и худощавая, именно так подумал Саске, вглядываясь в нее. Учиха согласен:
Да, она такая стройная.
-И голос у нее, словно птица дивная поет.
Скорее, будто колокольчики. Ее песня до сих пор по ночам отдается в его голове, когда Саске пытается уснуть, но не может. Именно ее голос заставил уйти кошмары, преследовавшие его долгие годы. Беря высокие ноты, Сакура не сбилась и не попыталась начать петь заново. Идеально поет.
Да, голос у нее, словно птица дивная поет.
-Она – настоящая японка. Очень красивая! И губы, и нос, и руки…
-Очень красивая? – переспросил Саске.
-Да, Учиха-сама.
Учиха хмыкнет. А потом попросит найти какую-нибудь фотографию сестры Сакуры в ее личном деле, пусть даже с паспорта, если другой не будет. И другой не найдут. Ему протянут маленькую бумажку, сразу же скроются с глаз долой, чтобы не мешать наслаждаться красотой своей девушки.
А он возьмет в руки снимок и откинется на спинку стула.
Да, она очень красивая.
Ему бы хотелось знать, почему же тогда ее отвергли. Почему она в монастыре? Но Саске верит. Придет время, и сестра Сакура сама ему все расскажет. Иначе смысла в правде не будет.
Глава 8.
Я сидела с карандашом в руках, чувствуя себя разбитой. Смысл моего искусства заключался не в том, чтобы быть признанным, но даже несмотря на это, какая-то часть меня восставала против продолжения безвкусного написания набросков.
Я встала и прошлась по этажу. Внизу, в подвале, была кладовая, где можно было найти карандаши, ручки, постаменты и большие холсты. Оставалось лишь принести их в мою комнату, но я боялась спускаться. Это был один из моих страхов, причины возникновения которого я не могла понять. Меня не пугали подземелья, тьма или занозы, которые я могу получить там. Но в одиночку я так и не решилась оказаться там.
Поэтому, дождавшись Саске, я попросила его пойти со мной. Он не стал задавать лишних вопросов. Отследив, чтобы никто не узнал об его пребывании в основном корпусе монастыря, я пригласила его.
Учиха первым оказался в подвале. Он протянул мне руку помощи, но я отказалась. Не то, чтобы вновь начала бояться прикосновений к нему, просто пыталась лишний раз избежать контакта с телом.
Внизу оказалось пыльно. Передвигаясь осторожно, я смотрела под ноги, чтобы не наступить на разбросанные повсюду стекла. Похоже, жительницы монастыря нечасто горят идеей всерьез взяться за рисование. Мне же лучше. Меньше шанс, что именно сегодня они придут за холстом.
Найдя нужную подставку, я аккуратно стерла пальцем пыль с края, чтобы убедиться в гладкости поверхности. Знаете, это важно, если вы не хотите, чтобы в какой-то момент рисунок был испорчен из-за маленькой дырочки, в которую случайно скользнет кисточка.
Следующим моим пунктом была поимка кисточек. Но, сколько бы я ни искала их, находила лишь старые и испорченные.
-Я могу тебе купить, - сказал Саске, все это время стоявший поодаль. – Если ты не найдешь, конечно.
-Подожди. Еще не все потеряно.
Я продолжала поиски. Но вскоре убедилась, что некоторых вещей тут, вероятно, нет. И, чуточку подумав, согласилась на помощь Саске. Теперь все нужное было собрано, и мы могли спокойно поговорить перед тем, как я вынесу все наверх и отправлю его домой.
-Когда ты приходила ко мне, была в каком-то платье.
-Да, я купила его в магазине напротив.
-Если хочешь, я могу вернуть тебе его стоимость. Ведь ты приобрела его для меня.
-Ничего страшного. Я нечасто трачу деньги. Поэтому у меня накопилась приличная сумма, которую обязательно надо использовать.
-Накопилась?
-Да. Моя мать отсылает мне чеки. Вместо того, чтобы приехать.
-Почему она не бывает у тебя?
-Ей больно смотреть, как я рушу свою жизнь. А может, она винит себя в произошедшем. Какой прок от ее причин? Факт остается фактом…
-Но…
-Если хочешь сказать, что она меня любит, то не за чем. Это я и так знаю. Все, отдохнули, а теперь пошли.
-Сестра Сакура, если ты хочешь сказать что-то, то…
-Да. Я ушла в монастырь, потому что… - Решившись, со вздохом начала я.
Сверху послышался шорох.
-Сестра Юнико, Вы уверены, что сестра Сакура здесь?
-Да. Я видела, она рисует. Кроме этого места, мы все обыскали.
-Тогда спускаемся вниз?.. Там горит свет?
Я быстро выключила лампу. Чтобы оставаться незамеченными, нам следовало быстрее прятаться. Если Саске найдут здесь, то достанется не только мне, но и ему. Руководясь этой аксиомой, я схватила Учиху за руку и провела в дальний угол. Там, за настенным ковром, была небольшая комнатка, в которой можно было спрятаться. Я узнала о ней благодаря плану, найденному мной. Я заставила Саске войти туда первым, а потом села рядом с ним.
Это помещение было и в самом деле небольшим, напоминающее скорее шкаф, чем отдельную комнату. Точнее, это была большая тумба, как оказалось потом. Нам с Саске пришлось прижаться друг к другу очень плотно, чтобы не выдать своего местоположения. Я, буквально, вжалась в его грудь, не отпуская руки парня ни на секунду.
Он в этот момент полностью облокотился на стенку, расслабляясь.
-Ты хотела сказать причину своего ухода в монастырь, - тихо прошептал Саске, стараясь не смотреть на меня.
-Ты готов ее услышать? – почти бесшумно спросила я.
-Да. Мне интересно.
-Мужчина, о котором я рассказывала, был моим отчимом.
-Отчимом?
-Да. Но я его не любила, и он меня тоже. То, что я здесь, не его вина. Хотя, будет правдивее, если я скажу, что это не полностью его вина. Саске, что будет, если я скажу тебе правду? Я боюсь услышать твой ответ. Потому что мой рассказ – всего лишь часть боли, которую хочу выпустить наружу.
-Ничего не опасайся. Я рядом, - он положил руку на мое плечо и несильно его сжал, давая надежду на поддержку. И я сломалась. Не способная больше выдержать груз воспоминаний, едва сдерживая слезы, на одном дыхании сказала:
-Когда мне было пятнадцать, меня изнасиловал отчим.
-Ее здесь нет, - послышался голос сестры Юнико. – Наверное, она ушла отсюда.
-На полу две пары отпечатков…
-Да ладно Вам! Может, у тебя шизофрения?
-Мужская нога. Размер сорок пятый, наверное.
-Вы же не думаете, что сестра Сакура привела сюда мужчину? Наверное, Вам показалось. В конце концов, сестра Сакура их как огня боится. Скорее свою ногу откусит, чем позволит мужчине быть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки.
Саске молчал, слушая их. Я даже была рада приходу сестер. Они, подобно спасению, освободили меня от его ответа и взгляда, наполненного состраданием. Или жалостью.
Я уткнулась носом в его грудь, надеясь, что еще когда-нибудь почувствую этот запах парфюма и тела.
Сестры ушли. Саске, дождавшись, пока я вылезу, вышел следом и выпрямился. Его эмоции были скрыты за пеленой равнодушия.
-Если ты не придешь завтра, я все пойму. – Пообещала я.
Учиха промолчал. Он, не глядя на меня, подошел к лестнице и поднялся наверх.
Я осталась одна.
А он не пришел на следующий день.