глава 5
Дата: десятое сентября лучшего из последних лет моей старой жизни.
- Я приеду, как смогу. Сакура, ну, прости, но на работе такая нервотрепка, целый завал! Да-да, я все равно буду. Ты главное не беспокойся! … Что-о-о?! Нет, я сама доберусь. Да, я буду рада его видеть. Хотя лучше бы он мерз в своей Канаде. Ладно, не занимай рабочую линию. Все, пока.
Я тогда была склонна к агрессии на работе, и мне ничего не стоило, желая увидеть умерщвленного страшным образов коллегу, бросить трубкой по аппарату, словно обрубить веревку, державшую лезвие гильотины. После звонка Сакуры был повод сделать это с особым удовольствием: день выдавался ни к черту, горели все сроки сдачи бумаг с исследованиями за последний месяц, из холодной и противной Канады приезжала белобрысая свинья и я опаздывала на праздник вернувшихся из больницы Сакуры и Ясуко. Обиднее было то, что у всех все было хорошо и спокойно и никто не собирался подвинуться, чтобы пропустить летящую с лестницы женщину.
Злополучные ступеньки и считанные повороты были скоро позади, и моим глазам открылся чудесный вид на выделенное мне тесное рабочее место в проходе. Стопки важных бумаг, пара колб с неизвестной мне жидкостью для экспертизы остались стоять на месте, не сдвинувшись и не исчезнув в небытие ада; к ним прибавился гордо восседавший на стуле начальник, узнать которого со спины не составляло особого труда: больше никто во всем корпусе не носил темно-зеленого халата и не напоминал гориллу своим сутулым и огромным телом. Я в сотый раз пожалела, что отказалась от предложения Орочимару.
- Эрик, прости, но столько отчетов мне одной не под силу! - взмолилась я, на полусогнутых подбегая к столу. Это должно было его пронять – на меня, как на начальника, всегда действовало.
- Тебе надо закончить к приезду твоего приемника. Но, - его голос смягчился, - один человек пожелал тебе в этом помочь. Она так же изучает особенности человеческого организма и медицину. Надеюсь, вы поладите.
Эрик был смешным до такой степени, что единственное, что он вызывал по отношению к себе – сарказм. Меня раздражало его тупое лицо без выделяющихся черт, тусклые, не выражающие эмоций и идеи глаза с нависшими на них тяжелыми, дряхлыми морщинистыми веками и рот, говоривший о пустом, несуществующем. Он был настолько сер сам по себе, что его яркие и напыщенные слова о демократии, Америке, Рузвельте бесили, потому что было очевидно, что он целенаправленно врал: его слова исходили не из глупости, а из желания подчинить, чтобы самому верно подчиняться. Он не бы патриотом своей родины, он был верным рабом государства. Но он был стар и честно прошел Первую Мировую.
- Кого же? – вежливо спросила я.
- Сейчас она должна подойти, вышла, чтобы сделать кофе, - ответил он, оглядываясь за спину: кухня была в той стороне.
Словно героиня популярного, с минорной и резко прерывающейся музыкой детектива, из-за угла вышла невысокая китаянка со странной, причудливой прической из каштановых волос. Ее фигуру скрывал бесформенный халат, тщательно наглаженный и застегнутый на все пуговицы. Она подошла к нам, задумавшаяся, серьезная, и меня внутри неприятно испугала предстоящая работа со сконцентрировавшимся и не в меру разумным, радикальным человеком. Я думала, что она окажется занудной профессоршей. Но она так близко подошла ко мне, чтобы протянуть руку, что я заметила маленькие морщинки в уголках ее небольшого рта и глаз и решила, что за свои тридцать лет эта женщина слишком часто улыбалась. Именно поэтому я решила, что она очаровательная. Только поначалу наши чувства не были взаимны.
Она сдержанно, даже чопорно представилась:
- Рада знакомству, Такахаши ТенТен, - сказала она, поднимая и опуская мою руку, как это делаю мужчины.
- Меня можете называть просто Карин, - я так же потрясла ее руку, но сделала это вяло, стыдясь своего положения и ее отношения ко мне. Ведь мое отстранение не стало клеймом государства, а в полном цвете отпечаталось на мне. Если она читала мое дело, то точно не узнала, что меня лишили высокого поста из-за национальности и политический потасовок. Для нее я, как мне казалась, была безответственным и необразованным бывшим начальником.
- Тогда для вас я просто ТенТен. Слышала, что вы с самого начала работали над этим проектом и были незаменимым сотрудником. Наверное, тяжело потерять это место из-за пустяка.
Пустяком позже оказалась систематичная неявка на работу в течение последнего месяца. Это было наглым, безбожным враньем о человеке, который спал на работе, но допустимым, чтобы не сравнять меня с грязью.
- Эрик, можешь идти, - сказала она также серьезно и отстраненно.
- Хорошо, Тейлор, - он удалился.
ТенТен закатила глаза и устало, но театрально мешком свалилась на оставленный Эриком стул. Она наконец оправдала свою морщинки.
- Ох уж эти американцы! Неужели им настолько трудно произнести восточное имя? – она глубоко вздохнула и обратилась ко мне, говоря медленнее и доброжелательно. – Ты ведь японка? Имя Карин там очень популярно – по крайней мере, за последние десять лет, что я жила там, девушки с таким именем встречались мне довольно часто.
- На одну четвертую, - я широко улыбнулась, оставшись стоять на месте. Я всегда любила, когда серьезные люди оказывались инфантильными. С ними проще общаться.
- А имя, получается, тебе дали дедушка или бабушка?
- Нет. Меня сначала хотели назвать Карен, но отец вместо «е» написал «и». Хотя маме на документы было все равно, и она до самой смерти звала меня Карен.
- Соболезную. И прости. Я не знала, что мои расспросы могут довести до такого, - стыдливо произнесла ТенТен, не отводя от меня взгляда.
- Ничего страшного, это было давно, - ответила я, действительно ничего не чувствуя. - А вы не знаете, кто будет мне заменой?
- Это имя тебе ничего не даст, - сказала она, приободрившись и вновь повеселев. – Одно я знаю точно: с эти парнем они проваляться. В конце концов, из-за какой-то оплошности менять куратора! Ха-ха! Хотя… Может, дело не в этом?
- А в чем?
- Может, они хотят закрыть проект, чтобы открыть новый или сэкономить деньги?
Ее идея была правдоподобной, думала я, вспоминая о начавшейся войне. Проводить проект нового Грааля, когда вскоре какое-нибудь сражение могло выпасть и на наши земли, было глупо, самоуверенно и затратно. Но в этот проект было столько вложено за последние десять лет его реализации, что я не выдержала и поддалась чувствам. Мои руки хаотично выписывали в воздухе неизвестные миру иероглифы. Лицо покраснело возмущения и обиды.
- Что? Д…да это невозможно! Это ведь проект столетия! – чтобы не снести стоявшие на столе колбы, я присела напротив ТенТен.
- Давай не волноваться попусту, - произнесла она. – Мы же здесь сидим не за чашкой кофе. Давай делать то, ради чего мы здесь собрались? Тебе надо их лишь подписать? – она кивнула головой на стол с бумагами.
- А некоторые проверить. Это о вакцине. А вот эту стопку, - я показала на норовящую упасть на пол кипу бумаг, - надо разбить по датам и поставить печать. Можешь почитать их, если тебе интересно, это заметки о реакциях.
- Не завидная работенка. Особенно если сравнивать с опытами, - улыбнулась ТенТен.
- Эрик сказал, что для меня она должна оказаться простецкой. С чего он взял, что я бумажный червь?
- Зато безопасно. - Когда я ответила ей слабой, грустной ухмылкой, она продолжила: - Ладно, я начну с дат и печатей, а ты подписывай бумаги.
- Хорошо.
Как пролетели последующие полтора часа, я не заметила, полностью погрузившись в работу. К своему удивлению, в отчетах мои бывшие подчиненные не допустили ни единой ошибки: все графики и диаграммы составлены правильно, каждая формула аккуратно выверена, подчерк разборчивый. В душе затрепетала гордость, ведь до моего курирования проектом бумаги были самой грязной работой, и никто добровольно за нее не брался, а после такие результаты. Интересно, не мое ли увольнение они решили так отпраздновать?
- Ка… - послышался задумчивый голос ТенТен спустя полтора часа,- …рин, я закончила. Ты там как?
- Мне осталось не… - я растерянно посмотрела на стол и заметила еще одну стопку макулатуры, - еще много.
- Сейчас уже половина, за тридцать минут справишься?
- Даже если я знаю наизусть все эксперименты, это мне не под силу. Эту стопку я берегла до лучших времен, но… но сегодня явно не они.
- И что это за бумаги?
- Это ход работы…
Я не успела договорить, как на мое плечо легла чья-то широкая ладонь. От неожиданности я вздрогнула и бегло, не подумав, решила, что за моей спиной стоит самодовольный Эрик, единственный человек в корпусе, способный так нагло подойти ко мне из-за спины. Я стала ждать, когда он что-нибудь скажет, придумывая приемлемое оправдание для своей задержки. Не оборачиваясь, я смотрела на ТенТен. Ее реакция меня удивила: она широко улыбалась, обнажая ровные зубы.
- Наруто! Какие люди!
Ничего не понимая, я аккуратно опрокинула голову назад и взглянула на выдуманного Эрика. Знакомое лицо смотрело на меня сверху вниз, скорчив нелепую физиономию.
Готовая употребить парочку крепких американских ругательств, я резко встала с места:
- Зачем так пугать? Ты меня хочешь на тот свет отправить?!
- Прости, я не хотел. Я, честно, даже не знал, что ты здесь. Лишь по волосам узнал, - виноватая улыбка на его лице стала еще шире, что жутко раздражало. – Я за ТенТен по поводу моего перевода.
- А я надеялась, что соскучился, - послышался за спиной обиженный шепот. – И что тебе от меня конкретно надо?
Наруто наклонил голову на бок, посмотрел через мое плечо на ТенТен и кинул:
- ТенТен, ты же знаешь, что меня перевели в десантуру, а моих документов они до сих пор не видели. Они у тебя.
На мгновение мне показалась, что я слышала это имя раньше. Но чувство знакомого быстро развеялась, не дав мне крепко уцепиться за себя. Посчитав, что я успела привыкнуть к непривычным американскому уху повторяющимся слогам, я продолжила слушать разговор Наруто и ТенТен. С минуту подумав, она ответила:
- Они в третьем корпусе, а сам знаешь, сколько до него идти. Зайдешь завтра? Я целый день буду там.
- Хорошо, зайду с утра. – Он, улыбаясь, перевел взгляд на меня. – Тебе подождать?
- Зачем? – непонимающе бросила я.
- Ты же идешь к Учихам?
Развернувшись, я обижено плюхнулось на деревянное сиденье.
- Не представляешь, как хочется! Но эти отчеты!.. Я совершенно про них забыла.
- Карин, - неожиданно обратилась ТенТен, но я не предала ее словам значения, - я могу тебе помочь. Человек, что будет курировать этот проект – мой давний знакомый. Завтра утром он появится здесь, только чтобы забрать бумаги, а потом поедет в лабораторию при университете Джорджа Вашингтона разбираться с документами об уходе. Ну, проще говоря, до вечера он будет занят, - она остановилась. Я теперь не пропускала ни слова. - Я знаю, где он живет – и поверь мне, он не откажется, если ты завезешь отчеты ему домой, и лишних два часа он проведет в теплой кровати в объятьях жены. Так что ты на сегодня относительно свободна, - ТенТен негромко засмеялась, но перестала, увидев на моем лице гримасу сомнения. – Эрик - не проблема; он обязательно послушает меня. Так что веселись.
ТенТен не успела засмеяться вновь, как я крепко обняла ее, весело благодаря и отвешивая комплимент за комплиментом ее хорошей фигуре. Освободив ее от своей радости и ноши, я начала собираться. Должно быть, от меня за версту веяло огромным желанием оказаться как можно дальше от этого корпуса.
ТенТен, найдя на столе чистый листок, записала адрес моего приемника и сунула мне его в карман. Когда моя спасительница проходила мимо Наруто, она одарила его многозначительным взглядом и сказала:
- Завтра я дам тебя медкарту, а адрес у тебя в сумке. Djane*!
- Good Bay**! – кинула я и, мгновенно позабыв о ТенТен и отчете, повернулась лицом к Наруто: - Ура! – выдохнула я.
____
* - яп. «пока»
** - англ. «до встречи»
Дорога до гнезда Учих была короткой, прямой и неузнаваемой: такси свернуло от силы раз, а из окна яркими, даже пошлыми цветами не резали глаза вывески баров и магазинчиков. Я могла тогда догадаться, что меня везут не к ребят, или предположить, что это дорога короче, и поэтому таксист выбрал именно ее, но меня слишком сильно беспокоила улыбка Наруто в зеркале заднего вида. Он не говорил ни слова.
- Приехали! – неожиданно и громко пробасил шофер своим стальным, выработанным годами голосом. Усталая и возмущенная, я наклонилась вперед и похлопала по плечу водителя, сказав, что это точно не дом двадцать по улице Моргана.
– Мы туда и не ехали. Молодой человек сказал Калмхэппи стрит, дом тринадцать, я туда и привез. У него спросите, моя в чем проблема! – звучно проворчал он последние слова.
Я вышла из машины вслед за Наруто, и он мне все объяснил:
- Саске недавно окончательно оформил документы на эту квартиру, и сегодня они в нее переехали, - он протянул деньги шоферу и хорошо, но не громко захлопнул дверцу. - Неужели он тебе не рассказал? – Я покачала головой.
Всю жизнь было безразлично, где живут Учихи: на Морган стрит, на Калмхэппи или в Токио. Они всегда были рядом, и это главное.
Голова кружилась после приторного и тошнотворного запаха обивки кресел, а телом я подыгрывала танцующим в царстве ветра невысоким и слабым деревьям, непроизвольно, вполне хорошо соображая, просто желая этого. Воздух на улице был легче, свежее, тоньше, чем в закрытом салоне такси, был словно хороший летний парфюм после душного и назойливого аромата духов какой-нибудь тетки в метро. На улице мне стало лучше, и я медленно шла, вдыхая и ртом, и носом холод приходившей осени.
- Давай быстрее! – позвал меня Наруто, уйдя вперед. – Ты же не хочешь еще опоздать?
Я слабо кивнула и побежала к нему, стараясь догнать, а потом сильно пожалела.
- Кар-р-р-р-ри-и-и-и-ин! Какая встреча!
- Суйгецу! Не ожидала тебя здесь увидеть! – соврала я, не сомневаясь, что он понял - мои слова далеки от правды. Не смотря на многолетние полярные отношения друг к другу, мы крепко обнялись, отдав дань годам, просиженным за одной партой. Насколько бы личность Суйгецу не была противной мне всю жизнь, я всегда была искренне рада видеть его вновь, хотя всегда провожала, ненавидя. Его чувства почему-то были противоположными.
Когда я его отпустила, из кухни беспомощно закричал Саске, которого обязанности хранительницы очага застали врасплох:
- Наруто, Суйгецу, Карин! Кто-нибудь, помогите!
Ребята оставили меня раздеваться и кинулись утопающему на помощь.
Сняв пальто и парадные черные туфли на непростительном каблуке, я, замявшись в прихожей и не зная, куда идти, стала рассматривать каждый квадратный сантиметр новой квартиры Учих. Наруто предупредил меня, что она небольшая, но уютная и даже практичная: Саске до въезда «своих девочек» позаботился о ремонте и мебели, а планировка сама по себе была отменной: две средние по стандартным размерам комнаты, не прямоугольные по периметру и с углублениями в стене, но большая кухня и коридор. Правда, говорил он, смежные ванная и туалет.
Пройдя по длинному коридору-кишке, я убедилась в словах Узумаки: выкрашенные в темно-зеленый матовый цвет стены с салатовыми рисунками бамбука, причудливые вешалки в форме панд и других животных, стройные шкафы и комоды, не выбивающиеся своей фешенебельностью из экспозиции японского леса – все успокаивало чистотой и естественной четкостью, будто так и надо было все расставить, покрасить, нарисовать. Все было правильно и естественно, не так, как за входной дверью, иначе, глубже.
В конце прихожей по правой стене, напротив окон, растянулось четыре двери. Я постучалась в самую крайнюю, на которой были умело выжжены три феи, надеясь, что Сакура стоит именно за ней. Ее заботливый и спокойный голос тихо позвал меня:
- Карин, заходи.
Я с вежливой аккуратностью, стараясь не издать ни звука, вошла в детскую. Я боялась, что даже случайный шорох мог разбудить Ясуко. Сакура, заметив это в каждом моем неторопливом движении и выражении лица, только улыбнулась и продолжила покачивать колыбель, напевая незнакомую мне мелодию.
- Она такая милая, когда засыпает, - шепотом произнесла Сакура, буквально на секунду отрывая взгляд от малышки.
Я подошла ближе, чтобы посмотреть на закадычного друга. Чувство, что я была лишней в отношениях дочери и матери, не покидало меня, и я не нарушала вымышленной границы их мира, оставаясь чуть поодаль. Если бы Сакура ушла, я бы замучила Ясу-куна, планируя наш первый уикенд вместе или играя в дочки-матери или в летчика-испытателя. Но Сакура не уходила, и мне оставалась роль неуемного, едва успокоенного зрителя. Я даже сейчас помню милое лицо Ясуко в первую неделю ее жизни, и даже помню, как она сопела в тот день – тихо-тихо и так словно.
Сакура неожиданно наклонилась, опустив голову в колыбель, и поцеловала малышку в белый лобик.
- Пойдем, а то мальчики нас уже заждались, - сказала она, и я, обезоруженная и умиротворенная, кивнула и вышла первая.
Ребята тоже считали, что мы задерживаемся, пускай и вели между собой чисто мужской разговор, который после нашего прихода разочарованно прекратили. В отместку Суйгецу решил упомянуть о характерной женщине привычке опаздывать на важные встречи. На что я ответила привычным ему напыщенным и малограмотным тоном бывалой куртизанки, чуть картавя:
- Да к чету эти встречи.
Наши отношения с ним почему-то всегда являлись тонкой гранью между черной и грязной пошлостью и чем-то чистым и искренним.
- Вот за что я люблю эту женщину! – простонал выпивший Хозуки, склоняясь к первой плоскости двугранного угла наших отношений. – Но проигрывал ты мне чаще.
Я на показ негромко и членораздельно засмеялась, выговаривая каждое «ха». Поддерживая меня, усмехнулся Саске, и в душе я праздновала абсолютную победу.
- Мечтай! Я всегда была впереди.
- Ой-ой-ой! Но ведь я всегда выводил тебя из себя.
- Но ты всегда начинал первым, - подметил Учиха. – И делал это из-за своего главного проигрыша.
- Ла-адно! Эту победу я подарю тебе, - обращался он ко мне. – Но в ближайшие дни я докажу, что ты ненавидишь меня больше, чем я тебя. Торжествуйте, голубчики, но не долго, - зло буркнул Суйгецу, залпов осушив бокал с шампанским.
Мы с Сакурой уже сидели за столом, но новый разговор не завязывался: исключая вновь приезжего, но набравшего в рот воды Суйгецу, все друг о друге все знали, а событий, которых можно было обсудить, как назло не случилось (нас так слабо коснулась война, что мы осознавали свою убогость перед европейцами и не говорили о боях). Выпив еще, Хозуки пришел в себя и стал расспрашивать всех по очереди. Начались упоминания о работе, вопросы о личной жизни и глупые ответы с ехидными усмешками на губах и многозначительными взглядами. Ему было интересно узнать о нас больше, а мы даже не задумывались над тем, что сказать: озвучивали первое, что пришло на ум. Так я неудачно-весело рассказала о своем понижении, хотя всем было известно, чем был для меня проект.
- И за что тебя лишили должности? Мы с этим разберемся!
А я смеялась. Потерянная должность? Новость вчерашнего дня.
- Наруто! - прикрикнул главный почемучка вечера, и Сакура с Саске на него шикнули: «Ребенок спит». Он, кивнув и ладонью показав жест спокойствия, продолжил: - Ты давно с ними знаком? А с этой женщиной тоже знаком? Противная она…
- Я все слышу!
- … а еще вредная, жутко. Психопатка еще та.
Наруто, тоже выпивший трезвенник-неудачка, ответил ровно на заданные вопросы, не цепляясь к комментариям Суйгецу:
- С Саске и Сакурой знаком еще с детского сада, а с Карин познакомился на свадьбе.
- Ты считаешь, что она ужасна?
Вот тут ему некуда было увернуться. Он посмотрел на меня и по-доброму улыбнулся, извиняясь за свой ответ:
- Да, я думаю, она ужасный человек.
- О! – Суйгецу радостно хлопнул в ладоши. – Единомышленник! Тогда теперь, в знак подчинения моему культу против Карин, ты должен сказать ей что-нибудь эдакое, - он попытался изобразить что-то на пальцах. – Главное, ее не полюбить. А то и в ее ненормальности есть своеобразно прекрасные вещи.
- Суйгецу! – уже не выдержала я.
- Покраснела-а-а, - пропел он. – Черт, женщина! Ты же мешаешь! У меня уже давно не было компаньона. Наруто, ты чего медлишь?
- Я уже по одному пункту не подхожу, - рассмеялся он.
- Сочувствую, - сказал Хозуки, словно темой разговор был внезапно испортивший планы дождик. – Эх, Карин, придется мне одному портить тебе жизнь. О! Покраснела!
- Да иди ты к черту!
Подростковые наивные мысли вскружили мне голову: я думала, что Наруто имел ввиду, и пуще краснела, догадываясь об очевидном. Даже Ясуко в свои пять лет смеялась над моей глупостью в двадцать шесть, когда я пересказывала ей первые пришедшие в голову добрые воспоминания. Но тогда было так страшно честно ответить себе самой.
В тот вечер мы выпили за здоровье старого школьного друга Дзюго, который вернулся на родину, в Японию, и за хорошего приятеля Саске из старших классов, Джека Уоррела, погибшего в авиакатастрофе. Кто-то из нас произнес тогда пророческий тост: «Тогда выпьем за будущее поколение! И пускай оно выведет мир из разрухи и хаоса!»
Ночь в сентябре в нашем умеренно-тропическом климатическом поясе была черной, а в городе – черно-оранжевой. Неестественный и убогий свет фонарей резал глаза и, как описывал ночных стражей один советский поэт, Мандельштам, был похож на рыбий жир, с тупой благодеятельностью вылитый на дороги и дворы.
Я тяжело ступала по плывущему перед глазами оранжевому асфальту. В лужах, которые я не трудилась обходить, отражались яркие вывески; голова гудела, слегка подташнивало. У меня была непереносимость алкоголя и, выпив глоток, я не могла держать себя в руках: чувствовала слабость, сонливость. А в тот вечер я впервые выстояла под ударами четырех тостов, запиваемых шампанским, и бодро держалась до самого конца, пока нас не стали выгонять хозяева.
Позади меня, шагая в ногу, медленно шли Наруто и Суйгецу. Хозуки громко и упорно что-то доказывал и пытался обосновать (у него заплетался язык), а Узумаки поддакивал и смеялся.
Когда Саске провожал нас, было принято решение, что мы ночуем у недалеко живущего Наруто. Хозяин предоставленной ночлежки не был против, а нас и не спрашивали, решив, что большая морока нас, пьяных и бунтующих, развозить по домам.
- Долго еще? – неоднократно спрашивала я, оборачиваясь к Наруто. Мы слишком долго шли к «недалеко живущему».
Наконец он ответил, когда мы вошли в арку одного из дворов:
- Следующая парадная. Хей! Ты куда так спешишь! Подожди нас!
Он нагнал меня в пару шагов, обнял за плечо и нагло и самодовольно улыбнулся, прошептав на ухо:
- Не беги, опохмелиться у меня все равно нечем.
Возмутившись, я вырвалась из его объятий. Желая так же ядовито ответить, я прокручивала на языке все ругательства и язвительные отговорки, но моя чертова карусель вертелась так быстро, что ничего путного я не сказала и только хитро-хитро сощурила глаза, чтобы не упасть в рыбий жир лицом.
Будто под дулом пистолета, он второпях извинился:
- Я пошутил, пошутил, - и улыбнулся.
Проспав три часа, я тихо встала в половине четвертого и, взяв из сумки документы, удобно устроилась на маленькой, но очень уютной кухне Наруто за проверкой отчетов. Я сначала не могла сконцентрироваться, рассматривая комнату с развешенными на стене фотографиями маленького Наруто с кастрюлей и женщины с длинными рыжими волосами, его матери, с карикатурными мукасолевыми поделками, в разных ситуациях изображающими всю семью Узумаки. Каждая рамка, видимо, раскрашивалась навесу, и поэтому большие куски голубой стены были замазаны или забрызганы синей, зеленой, красной и фиолетовой гуашью. И свет не был оранжевым – был белым, успокаивающим.
Лишенную умения созерцать, меня быстро затянуло практическое дело проверки, и я просидела с ручкой до прихода зевающего Наруто, привидением проскользнувшего мимо и неловко поставившего чайник. Я, отвлекаясь от работы, следила за ним, пока он доставал из наружного холодильника молоко и с полок чашки с ложками и сахар.
Садясь рядом, он поставил все на стол и наконец спросил:
- Чаю будешь?
Я кивнула.
- Могу предложить с молоком, с сахаром и с заваркой, - говорил он вяло и сонно, хотя пытался шутить.
- Мне все равно, - бросила я, заверяя подписью точность описанного опыта с крысой Маргарет. – А ты не помнишь, когда ТенТен говорила подвезти документы ее знакомому? До девяти?
- Да, - ответил Наруто. – Потом у него должны быть другие дела с прошлой работой. – Когда Узумаки вспоминал слова ТенТен, он причудливо хмурился, и я незаметно для него улыбалась этому.
- Мой рабочий день начинается с восьми, поэтому… - я задумалась, есть ли у меня шанс успеть. – Ладно, к черту, немного осталось.
- Тогда меня здесь нет, - провел он, и засвистел чайник.
С прежним вниманием и педантизмом работать не получалось, и я непридирчивым взглядом за все полчаса нашла две-три ошибки. Поставив подпись на последнем листе с пометкой «Исправления ручкой внесены бывшим куратором», я закончила и стала наслаждаться поставленными передо мной чаем и бутербродами. Мой желудок благодарно заурчал, а потом благородно замолк.
После очередной благодарности за спасение стенок моего пищевода Наруто неожиданно сказал, заметив, что я начинаю подниматься из-за стола.
- Подожди меня! Мне в ту же сторону.
- Хорошо, - я встала и, чтобы потянуть время, начала мыть свою чашку. – А Суйгецу здесь оставим? Он обычно спит до двенадцати.
- Суйгецу не принцесса, чтобы его запирать в башне принца. Суйгецу поедет с гостиницу досыпать, - послышался заспанный, монотонный и недовольный голос. Хозуки за спиной Наруто виртуозно зевнул.
Наруто предложил ему чаю и бутерброды, тот согласился и сел на освобождаемое место. Утро стало течь лениво, серо и беззвучно: Суйгецу чавкал, Наруто убирался, а я решила вымыть всю посуду, использованную нами за утро. Но длилось счастье недолго.
- Черт, я же опаздываю! – опомнилась я, перемыв все. – Наруто, Суйгецу, давайте быстрее! – одеваясь, кричала я из гостиной, где спала ночь. – Сколько ехать до Буд Авеню? – Вопрос остался без ответа, как на самом деле остаются без ответа вопросы о погоде или настроении.
Мы очень быстро собрались, хотя поторапливала я ребят долго и громко. Наверное, они смеялись, а я еще не была приучена к учительскому «главное, что делают». На остановке трамвая мы расстались с Суйгецу, которому нужно было на Голден Стрит, и спустились в метро.